В НАШУ ГАВАНЬ ЗАХОДИЛИ КОРАБЛИ В нашу гавань заходили корабли, Большие корабли из океана. В таверне веселились моряки, ой-ли, И пили за здоровье атамана. В таверне шум и гам и суета. Пираты наслаждались танцем Мери. Не танцы их пленили, красота, ой-ли, В таверне распахнулись с шумом двери. В дверях стоял наездник молодой, Глаза его как молнии блистали, Наездник был красивый сам собой, ой-ли, Пираты сразу Гарри в нем узнали. О, Мери, он приехал, Гарри твой Ребята, он не наш, не с океана. Мы, Гарри, посчитаемся с тобой, ой-ли, Раздался пьяный голос атамана. И в воздухе сверкнули два ножа. Пираты затаили все дыханье. Все знали атамана, как вождя, ой-ли, И мастера по делу фехтованья. Но Гарри был суров и молчалив. Он знал, что ему Мери изменила. Он молча защищался у перил, ой-ли, А Мери в этот миг его любила. Вот с шумом повалился атаман. - О, Мери, - его губы прошептали. Погиб пират, заплачет океан, ой-ли, А кровь уже стекла с ножа у Гарри. В нашу гавань заходили корабли, Большие корабли из океана. В таверне веселились моряки, ой-ли, И пили на поминках атамана. Две последние строки каждого куплета повторяются С фонограммы Элеоноры Филиной и Теодора Ефимова, CD В нашу гавань заходили корабли № 3, Восток, 2001. Авторы песни не установлены. Появилась она, вероятно, в эпоху НЭПа (1920-е). В начале 1990-х песня дала имя знаменитой радио-, а затем телепередаче Эдуарда Успенского и Элеоноры Филиной "В нашу гавань заходили корабли", которая вызвала ренессанс старого дворового фольклора в России. Имровизации В НАШУ ГАВАНЬ ЗАХОДИЛИ КОРАБЛИ В нашу гавань заходили корабли, Большие корабли из океана. Матросы веселились, как могли, И пили за здоровье атамана. В таверне шум и гам, и духота, Пираты упивались танцем Мэри. Не танцы их пленили, - красота Внезапно распахнулись с шумом двери. В дверях стоял наездник молодой, Глаза его как молния сверкали. Наездник был красивый сам собой, Его все знали как ковбоя Гарри. Мэри, вот вернулся, Гарри твой Нет братцы, он не наш, не с океана Я, Гарри, рассчитаюся с тобой Раздался пьяный голос атамана. И в воздухе сверкнули два ножа. Матросы затаили все дыханье. Все знали атамана как вождя И мастера по делу фехтованья. Но Гарри был суров и молчалив. Он знал, что ему Мэри изменила. Он молча защищался у перил. И Мэри в этот миг его любила. Со стоном повалился атаман. И губы его тихо прошептали Погиб пират пусть плачет океан. Кровь капала с ножа ковбоя Гарри. В нашу гавань заходили корабли, Большие корабли из океана. В таверне веселились моряки, И пили на поминках атамана. На корабле пираты ходят хмуро, Кричит им в рупор старый капитан. У юнги Билля стиснутые зубы, Он видит берег сквозь густой туман. На берегу осталась крошка Мэри. Она стоит в сияниье голубом, А юнга Билль и верит, и не верит И машет ей подаренным платком. Вернулся Билль из северной Канады. Налей-ка, бармен, мне бокал вина. Я буду пить за глазки крошки Мэри, За то, что год, как мне она верна. Вдруг с шумом распахнулись обе двери, Глаза у Билля вылезли на лоб Пред ним стояла маленькая Мэри, А позади огромный боцман Боб. Ну, что же, Боб, поговорим короче, Как подобает старым морякам, Я опоздал всего лишь на две ночи, А третью ночь без боя не отдам. Сверкнула сталь, сошлись в бою матросы. Как лев, дерется юнга молодой. Они дрались за пепельные косы И за глаза лазури голубой. Но боцман Боб был родом из Кентукки, И был острее боцманский клинок. Он покалечил юнге обе руки, И Билль был брошен на пол, как щенок. Пал